UChASTIE DUKhOVENSTVA TOBOL'SKOGO SEVERA V PEREVODE «USTAVA OB UPRAVLENII INORODTsEV» 1822 g.

Full Text

М.М. Сперанский в период своего сибирского генерал-губернаторства разработал знаменитый законодательный акт - «Устав об управлении инородцев» (1822 г.). Юридические нормы этого обширного документа впервые определяли правовое и экономическое положение отдельных групп «аборигенов» («оседлых», «кочевых», «бродячих»), включенных в сословную структуру Российской империи. Шестидесятым параграфом «Устава» (Устав 1999: 89) предусматривалось, что закрепленные в нем права и обязанности инородцев будут «надлежащим образом внушены и объявлены» последним (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 10. Д. 417. Л. 1а об.; Из журнала 1999: 117). Для этого требовалось перевести соответствующие разделы документа на местные наречия (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 10. Д. 417. Л. 1а; ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 1а). Особое затруднение при выполнении данного пункта документа состояло в том, что его следовало реализовать и в отношении народов, не имевших собственной письменности. К их числу относились жители Тобольского Севера (в современных границах - Ханты-Мансийский автономный округ - Югра и Ямало-Ненецкий автономный округ) - остяки (ханты), вогулы (манси) и самоеды (ненцы). В отечественной историографии рассматривались преимущественно вопросы, связанные с участием православного духовенства в переводе на инородческие языки отдельных христианских священных текстов (Белобородов 2017: 22; Лысенко 2014: 142-143; Сулоцкий 1883: 353-355; Щербич, Темплинг 2011: 143). Привлечение священно- и церковнослужителей к переводам законодательных актов до настоящего времени не привлекало внимания исследователей. Изучение данной темы позволит лучше понять место и роль Русской Православной церкви в управлении коренными народами Сибири, особенности ее взаимодействия с властью и обществом. Для достижения поставленной цели автором привлечены документальные материалы, сосредоточенные в фонде Тобольской духовной консистории (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156) Государственного учреждения Тюменской области «Государственный архив в г. Тобольске». В первую очередь, это переписка Тобольской духовной консистории с канцелярией губернатора и подведомственными учреждениями (Березовским духовным правлением, благочиниями), а также журналы заседаний Совета главного управления Западной Сибири. Русская Православная церковь проделала большую работу по просвещению народов Сибири, изучению их языков. Можно без преувеличения сказать, что благодаря усилиям приходского духовенства, миссионеров был заложен фундамент изучения грамматики, создания письменности, словарей, школы для «аборигенов» Зауральского края. Заботы по переводу положений «Устава» для коренного населения Березовского округа возлагались на Тобольское губернское и Березовское окружное начальство. С этой целью березовскому земскому исправнику П.А. Ершову было отправлено несколько экземпляров «Устава». Губернским советом рекомендовалось обратиться за помощью к местным русским старожилам - казакам, в первую очередь, к «переводчикам из тех же казаков», избрав «знающих до трех или четырех различных наречий» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 1а об. - 2). Это распоряжение поступило в Березов, вероятно, уже зимой 1822-1823 гг. Однако, как сообщал в Тобольск березовский исправник, «опыты, несколько раз им произведенные, показали совершенную безнадежность в выполнении казаками предназначаемого поручения» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 2 об.). Казаки, по его словам, «хотя знают… языки инородцев, могут с ними иметь разговор и понимать их в простых и обыкновенных употребительных выражениях, но не могут учинить перевода [«Устава»] в точной силе», т. к. «не образованы и не обучены совершенно российскому языку» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 10. Д. 417. Л. 3; Оп. 11. Д. 152. Л. 1а об.). Следует отметить, что до начала XIX в. на Тобольском Севере не имелось постоянно действующих образовательных учреждений. Лишь в 1818 г. здесь было открыто уездное училище. Появление же сельских школ относится к 1840-м гг. (Цысь, Цысь 2011: 37). Минимальной грамотности, знания местных языков на бытовом уровне, разумеется, было недостаточно, чтобы перевести важнейший законодательный акт, определявший структуру, функции системы местного самоуправления вплоть до начала ХХ в. Такую задачу смогли бы выполнить, по мнению П.А. Ершова, только более образованные и вместе с тем владеющие не хуже казаков «наречиями» инородцев местные духовные лица во главе с благочинным протоиереем Иоанном Вергуновым. Отец автора «Конька-Горбунка» был глубоко верующим человеком, и у него сложились хорошие отношения с березовским духовенством. Не без участия П.А. Ершова протоиерея И.И. Вергунова в мае 1823 г. назначили смотрителем уездного училища в Березове, в котором учились и сыновья местного земского исправника (Березово 2008: 209). Исполнявший должность гражданского губернатора[2] статский советник Д.С. Пасенко[3] в письме от 23 сентября 1823 г. архиепископу Тобольскому Амвросию (Рождественскому) обращался с просьбой «о дозволении заняться переводом прав иноверческих и некоторого из других положений, до инородцев относящихся» духовенству Березовского округа «по неимению виду других способов перевода устава о Инородцах» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 10. Д. 417. Л. 4 об. - 5). Указом 24 апреля 1824 г. Тобольская консистория (с согласия гражданского губернатора Александра Михайловича Тургенева) поручила реализацию этого предписания протоиерею И.И. Вергунову (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 4). Он, в свою очередь, должен был избрать себе помощников, «совершенно знающих наречия», и осуществить сей перевод «в слово в слово» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 4). Протоиерей попросил выслать ему три печатных экземпляра «Устава», а также попытался обратить внимание на пестрый этнический состав населения Березовского округа, отметив, что переводы «должны делаться с российского на 1) остяцкий; 2) вогульский; 3) самоедский... и в сургутском же отделении должен быть перевод четвертого разговора (разряда), ибо там хотя остяцы говорят остяцким наречием, но весьма во многом не схожим с березовским» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 10. Д. 417. Л. 7 об.). Позднее, уже занимаясь переводами, священники Березовского округа, стараясь донести до гражданской власти сложившуюся языковую ситуацию, обращали внимание на многообразие диалектных форм хантыйского языка, выделяя три его основных наречия: «низовское» (район нижнего течения Оби), «верховское» (территория от Сургута вверх по Оби) и Ляпинское (Приуралье) (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 42 об.). Следует признать выбор, сделанный в пользу И.И. Вергунова, далеко не случайным. Еще в 1818 г. в Тобольске было создано отделение Российского Библейского общества[4], одной из основных целей которого являлся перевод текстов Священного Писания на языки народов России (Сулоцкий 2000: 585). Членами отделения являлись ключарь Тобольского кафедрального собора Петр Андреевич Фелицын[5] и родившийся в «низовом крае», «служивший весь свой век на низу же, среди остяков», березовский благочинный Иоанн Иоаннович Вергунов (Сулоцкий 2000: 587). Первый в течение 1818-1821 гг. при содействии появившихся на свет и живших среди вогулов причетников братьев Поповых перевел на мансийский язык шесть молитв: «Царю Небесный», «Отче наш», «Богородице, Дево радуйся» и др.; Символ веры, заповеди Христовы, псалом «Помилуй меня, Боже», нравоучения «Буду благочестив», таблицу «О должностях христианина», «Священную историю для малолетних детей», краткий «Катехизис» митрополита Платона (Левшина) и все четыре Евангелия. Несколько раз с этими переводами П.А. Фелицын ездил по своему благочинию на Конду, собирая вогулов, читал переводы, а что инородцам казалось непонятным, исправлял, совершенствуя текст. Священники вогульских приходов переписывали эти переводы и читали их прихожанам по домам. По ходатайству Фелицына братья Поповы с. Бронниковского были рукоположены в священники (Сулоцкий 2000: 587-588). В свою очередь, И.И. Вергунов вместе со священником Федором Карповым в 1819 г. для просвещения язычников перевели на остяцкий язык Евангелие от Матфея и «Десятослов». Таким образом, и И.И. Вергунов, и П.А. Фелицын имели достаточно опыта и знаний, чтобы приступить к осуществлению задуманного перевода. По замыслу реформы М.М. Сперанского сибирские народы требовалось просвещать, приобщать к государственному правопорядку и русской культуре; поставленные задачи местные власти - как духовные, так и светские - должны были решать сообща. Однако осуществление задуманного затянулось на долгие годы. За последующие пять лет дело не сдвинулось с мертвой точки. За это время сменился и губернатор, и епархиальный архиерей. В марте 1829 г. новый глава гражданской администрации В.А. Нагибин опять обратился к архипастырю Евгению (Казанцеву) с просьбой отдать распоряжение о переводе «Устава», подобно тому, как в свое время это сделал покойный Амвросий (Рождественский) (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 2-2 об.). Аналогичное письмо преосвященный Евгений (Казанцев) получил от председателя Тобольского губернского правления П.И. Кирилова в мае 1831 г.: «Господин генерал-губернатор Западной Сибири заметил, что замедлился перевод узаконений для бродячих инородцев...» и попросил ускорить его подготовку, а также донести о достигнутых успехах (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 3-3 об.). В чем причины продолжавшихся около семи лет безуспешных попыток перевести на языки коренных обитателей Тобольского Севера столь важные для них законодательные акты? Во-первых, составление перевода текста положений «Устава» на языки березовских инородцев, по мнению Совета главного управления Западной Сибири, не могло быть реализовано при помощи самих народов Сибири, т. к. «русской грамоты они не знают», азбуки на родном языке не имеют. По отзывам переводчиков, трудностью оказался недостаточный словарный запас бесписьменных языков для составления, как было указано, перевода «в слово в слово», внятно и ясно. Опасались отступлений от оригинала и неверных толкований, которые могли исказить содержание «правительственных правил» (Митрофанов 2016: 200). Однако генерал-губернатор И.А. Вельяминов и члены Совета главного управления пришли к выводу, «что недостаток слов на остяцком самоедском языке не может быть столь велик, чтобы… перевод узаконений получил совершенно превратный смысл» (Митрофанов 2016: 199), а потому 60-й параграф «Устава» в любом случае необходимо исполнить. Во-вторых, сам протоиерей И.И. Вергунов в переписке с архиереем Евгением (Казанцевым) ссылался на то, что он дважды встречался с губернатором и после бесед с ним пришел к выводу, что лишь распространение среди инородцев систематического школьного образования позволит им усвоить основы правовой культуры. По окончании курса в Березовском уездном училище остяки «отправятся в свои в улусы» и доведут до соплеменников содержание «Устава». «Преподанная мысль г. губернатором и приостановила меня, - сообщал И Вергунов, - в исполнении указа ТДК, а к тому же, не получая более от начальства предписания, полагал к тому, что переводы уже действительно не нужны» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 8 об.). Подобное объяснение березовского благочинного выглядит по меньшей мере странным. Предложенный им вариант, с одной стороны, противоречил и содержанию 60-го параграфа «Устава», и распоряжению епархиального начальства, а с другой - откладывал решение проблемы на неопределенное будущее. Его ответ следует признать не более чем малоубедительной отпиской. На самом деле, как нам представляется, мотивы о. Иоанна могли быть совершенно иными. На его настроении сказалась судьба перевода на остяцкий язык Евангелия от Матфея и некоторых молитв, выполненного в конце 1810-х гг. (Сулоцкий 2000: 587). Тексты отправили в Св. Синод, оттуда - в духовную цензуру, где они были признаны неудовлетворительными. Их забраковал известный лингвист Г.П. Павский - уроженец Петербургской губернии, который не знал вогульского и остяцкого языков, хотя владел финским[6]. Ряд замечаний был сделан членом духовно-цензурного комитета архимандритом Поликарпом (Главацкая 2005: 271). Такая же судьба постигла и переводы на вогульский язык протоиерея П.А. Фелицина. Св. Синод потребовал исправления текстов, но и И.И. Вергунов, и П.А. Фелицын от дальнейшей работы отказались. Из-за этого, как отмечал И.А. Сулоцкий, их труды не были напечатаны и остались безвестными, «погибли навсегда»[7] (Сулоцкий 1883: 354-355). В-третьих, вся переводческая деятельность совершенно не оплачивалась, ложась дополнительной нагрузкой на и без того обремененное различными обязанностями духовенство. Ожидать в таких условиях особого рвения от березовского протоиерея вряд ли было возможно. Губернское управление, реализуя распоряжение генерал-губернатора, в 1831 г. поставило в очередной раз перед епархиальной властью задачу поиска духовных лиц, знающих языки инородцев Обь-Иртышского Севера и способных осуществить перевод. Помимо И.И. Вергунова к этой работе решено было привлечь и П.А. Фелицына, как уже отмечалось, знавшего вогульский язык. В «Записке» П.И. Кирилова, направленной в духовную консисторию, перечисляются документы или их части, которые включались в перечень обязательного перевода: «во всей полноте» - «Устав об управлении инородцев» (ПСЗРИ. 1-е. Т. XXXVIII. № 29126) и «Положение о разборе исков по обязательствам, заключаемым в сибирских губерниях обывателями разных сословий»; параграфы 143-157 «Учреждения для управления Сибирских губерний» (ПСЗРИ. 1-е. Т. XXXVIII. № 29125), которые содержали общую характеристику административно-управленческой структуры сибирских «аборигенов», государственного контроля; параграфы 1-7, 11, 35-52 «Положения о казенных хлебных запасных магазинах» (ПСЗРИ. 1-е. Т. XXXVIII. № 29133), раскрывавшие порядок выдачи казенного хлеба «в кочевьях инородцев» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 20-21). Таким образом, объем работы значительно расширялся. Однако пока губернские и епархиальные канцелярии вели переписку по поиску возможных кандидатов, способных осуществить перевод с хантыйского и ненецкого языков (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 18-19, 22-22 об., 28), П.А. Фелицын уже в феврале 1832 г. отчитался о первых результатах своих трудов (ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 24-24 об). Этому успеху в немалой степени способствовало прежнее двадцатилетнее служение Петра Андреевича благочинным среди новокрещённых вогулов Пелымского края и, по замечанию А.И. Сулоцкого, «природная даровитость» при изучении разговорного языка местных жителей. Помощником П.А. Фелицына на этот раз выступил диакон Иван Рычков, родившийся в с. Верхне-Пелымском, проживший среди вогулов 39 лет и в совершенстве знавший их язык. Подпись: 7 С 1837 г. миссионер Лука Вологодский занимался составлением хантыйского словаря и азбуки, переводом символа веры, молитв и заповедей. Созданные им труды были направлены в Св. Синод и оттуда - в Академию наук. Академик А.М. Шегрен высказал автору «совершенную признательность», однако посчитал необходимым сделать ряд серьезных замечаний и пожеланий, направленных на совершенствование словаря. Л. Вологодский попытался эти пожелания учесть, но А.М. Шегрен потребовал от него дополнительных исправлений и изменений, после чего священник отказался от продолжения работы. В июне 1834 г. работа была полностью завершена. К представленному на имя преосвященного Афанасия (Протопопова) рапорте П.А. Фелицын приложил текст на вогульском языке на 76 листах для дальнейшей передачи в губернское правление (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 55). Предварительно он дважды за казенный счет выезжал в Туринский округ для того, чтобы «поверить» перевод среди вогулов Пелымской и Верхне-Пелымской волостей (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 33, 34, 35, 48-49, 51 об.). Сведения о правах инородцев, изложенные на мансийском языке, были, согласно рапорту протоиерея П.А. Фелицына, встречены жителями Верхне-Пелымской волости «с великой радостью сердца и величайшей благодарностью к монарху», реакция вогулов свидетельствовала о доступности и понятности составленного текста (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 55 об.). Тяжёлые обязанности для «первоприсутствующего» в березовском духовном правлении И.И. Вергунова стали, возможно, одной из причин его решения об оставлении прежнего места службы и переезде в Псковскую епархию (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152.Л. 31). Замену И.И. Вергунову найти оказалось непросто. Председатель Тобольского губернского Совета А.Н. Муравьев предложил в 1833 г. архиерею новых исполнителей, «знающих наречие остяков», - вновь назначенного березовского благочинного Н. Кайдалова и священника кушеватского прихода Бешкильцева (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 42-42 об.). Вновь потянулись месяцы переписки, из которой выяснилось, что настоятель кушеватской Троицкой церкви не может участвовать в работе из-за малограмотности и «слабости глаз», а Н. Кайдалов - «по неосновательному знанию их [остяков] разнообразных наречий» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 45, 50 об. - 51). Для того, чтобы ускорить выполнение перевода, генерал-губернатор Западной Сибири И.А. Вельяминов в феврале 1834 г. передал в Тобольскую духовную консисторию ассигнацию достоинством в 100 руб., предназначенную тому, кто согласится стать переводчиком (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 51 об., 70). Наконец, в качестве помощника для Н. Кайдалова появилась кандидатура священника градо-Березовской Воскресенской церкви Луки Вологодского7 (Мавлютова 2001: 91). Это был хорошо знавший остяцкий язык уроженец Березовского округа, получивший образование в Тобольской духовной семинарии и в 1831-1833 гг. занимавший должность помощника настоятеля Обдорской миссии. Совместными усилиями Л. Вологодский и Н. Кайдалов приступили к работе в октябре 1834 г. (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 63). В сентябре 1835 г. на рапорте Н. Кайдалова о представлении им выполненных переводов «Уставов» на остяцком языке преосвященный начертал следующую резолюцию: «Перевод препроводить при отношении к генерал-губернатору, а трудившимся разделить деньги, назначенные в награду за труды» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 67, 68). В ответном письме благочинный Н. Кайдалов отказался от вознаграждения, сообщил об отправке денег назад, в консисторию, объясняя следующим образом свой поступок: работал не из корысти, а «исправляя с благоволением волю нашего архипастыря» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 68-68 об.). Интересно, что распоряжением архиерея деньги, выделенные генерал-губернатором Западной Сибири, Тобольская консистория ему же и возвратила в январе 1837 г. (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-156. Оп. 11. Д. 152. Л. 70 об.). Несмотря на все сложности, законодательные акты, определявшие правовой статус инородцев, были переведены. Это позволило выполнить требование 60-го параграфа «Устава», а также сделать коренное население Тобольского Севера не только объектом, но и субъектом административно-правовых реформ М.М. Сперанского. Одну из основных ролей в решении этой задачи играло местное духовенство, которое иcполняло функции фактически отсутствовавшей в тот период на Севере Западной Сибири интеллигенции. К тому же это был недооцененный последующими лингвистами опыт создания текстов на языках народов, не имевших собственной письменности.

About the authors

O. P Tsys'

References

Supplementary files